Он развернулся, чтобы приземлиться, взмахнул крыльями, застыл воздухе на высоте одного дюйма и мягко опустился на песок. Другие чайк тоже приземлились, но им для этого достаточно было лишь слегк шевельнуть перьями. Они раскрыли свои белоснежные крылья, покачались н ветру и, меняя положение перьев, остановились в то самое мгновение когда их лапы коснулись земли. Это был прекрасный маневр, но Джоната слишком устал, чтобы попробовать его повторить. Он все еще не произне ни слова и заснул, стоя на берегу.
В первые же дни Джонатан понял, что здесь ему предстоит узнать полете не меньше нового, чем в своей прежней жизни. Но разница все-так была. Здесь жили чайки-единомышленники. Каждая из них считала дело своей жизни постигать тайны полета, стремиться к совершенству полета потому что полет - это то, что они любили больше всего на свете. Эт были удивительные птицы, все без исключения, и каждый день они час з часом отрабатывали технику движений в воздухе и испытывали новые прием пилотирования.
Джонатан, казалось, забыл о том мире, откуда он прилетел, и о то месте, где жила Стая, которая не знала радостей полета и пользовалас крыльями только для добывания пищи и для борьбы за пищу. Но иногда о вдруг вспоминал.
Он вспомнил о родных местах однажды утром, когда остался вдвоем с своим наставником и отдыхал на берегу после нескольких быстрых бочек которые он делал со сложенными крыльями.
- Салливан, а где остальные? - спросил он беззвучно, потому чт вполне освоился с несложными приемами телепатии здешних чаек, которы никогда не кричали и не бранились. - Почему нас здесь так мало? Знаешь там, откуда я прилетел, жили... - ...тысячи тысяч чаек. Я знаю. - Салливан кивнул. - Мне, Джонатан приходит в голову только один ответ. Такие птицы, как ты, - редчайше исключение. Большинство из нас движется вперед так медленно. М переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должн прожить, прежде чем у нас появится смутная догадка, что жизнь н исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае. Тысячи жизней, Джон десять тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем мы начинаем понимать что существует нечто, называемое совершенством, и еще сто, пока м убеждаемся: смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства рассказать об этом другим. Тот же закон, разумеется, действует и здесь: мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом Если мы не научились ничему, следующий мир окажется точно таким же, ка этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми ж свинцовыми гирями на лапах.