Но когда он бухался вниз на траву, или мое колено, это ощущение тут же исчезало. Но, ведь этот же, самый ключ... Как ему удавалось?
Если все это иллюзия, мистер Шимода, то, что же тогда реальность? И если эта жизнь - иллюзия, почему мы вообще живем? Наконец я сдался, подбросил ключ еще пару раз и успокоился. И тогда, внезапно почувствовал радость, даже счастье, что я был там, где я был, и знал то, что я знал, хоть это и не было ответом на сущие вопросы мирозданья и не срывало покров даже с нескольких иллюзий.
Когда я сижу в одиночестве, я иногда пою. "О, я и старая Краска!" - пел я, поглаживая крыло моего "Флита", преисполнившись истинной любви к машине (напоминаю, меня никто не слышал). "Мы будем скитаться в небесах, Перелетать с поля на поле, пока один из нас не сдастся..." — Музыку и слова я сочинял по ходу дела. "И я-то уж точно не сдамся, Краска, — если только не сломается лонжерон, ну тогда я его подвяжу,... и мы снова полетим, и мы будем лететь... вперед... и только вперед!"
Песня эта бесконечна, когда я полон сил и радости, поскольку рифма здесь не очень-то и важна. Я перестал думать о проблемах мессии; я никак не мог узнать, кем он был, и что он имел в виду, поэтому я бросил эти бесплодные попытки и от этого был счастлив.
Часов в десять костер начал гаснуть, а с ним и мой песенный задор.
"Где бы ты ни был, Дональд Шимода", — сказал я, расстилая одеяло под крылом, — "я желаю тебе счастливого полета и чтобы тебя не преследовали толпы. Если ты этого хочешь. Нет. Беру свои слова назад. Я желаю, дорогой одинокий мессия, чтобы ты нашел то, что ты хочешь найти".
Когда я снимал рубашку, из кармана вывалился его "Справочник", и на открывшейся странице я прочел
Узы, связывающие твою истинную семью не являются кровными, они основаны на уважении и радости, приносимых, общением друг с другом. Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же крышей.
Я не знал, каким образом все это касалось меня, и приказал себе никогда не допускать, чтобы какая бы то ни было книжка, заменила мне мои собственные мысли. Я поворочался под одеялом, а затем уснул сразу, как гаснет выключенная лампа, сладко и без снов, под небом, расцвеченным тысячами звезд, которые были иллюзиями - что ж, возможно, но иллюзиями прекрасными - это уж точно.