Друзья Александра умоляли его успокоиться. Но удержать царя уже не было никакой возможности. На него нашел один из тех припадков бешенства, когда он терял всякую власть над собой. Он вскочил и приказал трубить тревогу. Стража не послушалась, а Клита силой увели с пира. Но он сейчас же вернулся через другие двери и стал вызывающе декламировать стихи из «Андромахи» Эврипида:

«Как плох обычай наш. Когда трофей У эллинов победный ставит войско Между врагов лежащих, то не те Прославлены, которые трудились, А вождь один себе хвалу берет».

(Андромаха, стих 693 сл., пер. Анненского с некоторыми изменениями).

Александр выхватил копье у одного из часовых и пронзил им Клита.

Мгновенно ярость Александра пропала. Его охватило такое глубокое отчаяние, что он пытался покончить жизнь самоубийством, но был остановлен окружающими. Александр заперся в своих покоях и несколько дней провел без пищи и питья, не желая никого видеть. Друзья усиленно старались вывести его из .этого состояния крайней подавленности, изображая все случившееся, как следствие воли богов. Но, повидимому, особенно подействовали на Алек-сандра слова философа Анаксарха, который развил перед ним целую теорию, оправдывающую неограниченную власть царя, стоящую выше всякого закона. В конце концов Александр немного успокоился и принялся за текущие дела.

Это трагическое происшествие несомненно отражало те же самые противоречия, что и катастрофа с Филотой и Парменионом. Хотя столкновение между царем и Клитом носило характер личной и притом пьяной ссоры, но эта внешняя форма не должна скрывать от нас ее политического содержания. Клит, как и большинство этеров, принадлежал к новой, «филипповской» знати и по своим взглядам вряд ли поднимался над уровнем рядового македонянина. Восточная политика царя ему не нравилась, что он не раз выражал в обычной для него грубой форме. Об этом говорят приведенные выше слова Александра. Однако личные отношения Клита с царем мешали ему принять участие в организованной оппозиции. Дальше словесных выпадов дело не шло, и Александр продолжал относиться к нему с доверием. В противном случае царь не назначил бы его- за полтора года до этого одним из начальников конницы. Но в Маракандах, под влиянием вина, Клита «прорвало». Александр, который все больше проникался восточными представлениями о неограниченности и «божественности» царской власти, не мог уже теперь переносить дерзости Клита. Еще года за два до этого он, быть может, обратил бы все в шутку, но теперь дело приняло трагический оборот. . . '

Через несколько месяцев после убийства Клита разы- i грались события еще более серьезные. Ближайшие друзья Александра решили ввести при дворе персидский обычай, который по-гречески назывался проскинесис — земной поклон. Обычай этот был совершенно чужд грекам и македонянам, но составлял неотъемлемую часть персидского придворного церемониала. Сговорились с царем. На очередном пиру Александр обратился с тостом к тем из своих друзей, с кем это было заранее условлено. Первый из них выпил чашу, встал с места, поклонился царю в ноги и получил от него поцелуй.