Говорят, что к тому женезадолго до смерти его рассудок помрачился и стал мало‑помалу угасать.По утверждению Корнелия Непота[53],Лукулл повредился в уме не от старости и не из‑за болезни, но потому, чтоего извел своими снадобьями Каллисфен, один из его вольноотпущенников.Каллисфен думал, что действие снадобий внушит его господину большую привязанность к нему, но вместо этого оно расстроило и сгубилорассудок Лукулла, так что еще при его жизни управление имуществом взял на себяего брат. И все же, когда Лукулл умер, можно было подумать, что кончиназастигла его в самом разгаре военной или государственной деятельности: народсбегался в печали, тело было вынесено на форум знатнейшими юношами, а затемтолпа хотела силой добиться, чтобы его схоронили на Марсовом поле, где былпогребен Сулла. Так как этого никто не ожидал и приготовить все необходимое дляпогребения было нелегко, брат Лукулла стал уговаривать народ ив конце концов убедил, чтобы ему дали похоронить умершего в поместье близТускула, где все уже было готово. После этого и сам Марк прожил недолго.Подобно тому, как возрастом и славою он не намного отставалот горячего брата, так и в смерти он не замедлил последовать за ним.
[Сопоставление ]
44 (1). Самым завидным в жизни Лукулла можно, пожалуй,считать ее завершение: он успел умереть раньше, чем в жизни римскогогосударства настали те перемены, которые уже тогда уготовлялись ему роком вмеждоусобных войнах, и окончил дни свои в отечестве, пораженном недугом, но ещесвободном. В этом у него особенно много общего с Кимоном – и тому суждено былоумереть в пору, когда эллинское могущество, еще не ослабленное раздорами,находилось в расцвете. Впрочем, есть здесь и разница: Кимон умер в походе, пал смертью полководца, не отказавшись от дел и непредаваясь праздности, он не искал награды за бранные труды в пиршествах ипопойках – наподобие тех Орфеевых учеников, которых высмеивает Платон[54] за их утверждения, будто награда, ожидающаяправедников в Аиде, состоит в вечном пьянстве. В самом деле,если мирный досуг и занятия, дающие радость умозрения, представляют собой самоепристойное отдохновение для человека, который в преклонных летах расстается своенными и государственными заботами, то завершить свои славные подвигичувственными удовольствиями, перейти от войн и походов к любовным утехам ипредаваться забавам и роскоши – все это уже недостойно прославленной Академии иприлично не подражателю Ксенократа, но скорее тому, кто склоняется кЭпикуру. При этом вот что удивительно: как раз смолоду Кимон вел себяпредосудительно и невоздержно, в то время как молодость Лукулла былаблагопристойной и целомудренной. В этом отношении выше из них тот, кто менялсяк лучшему: более похвальным является такой душевный склад, худшие свойствакоторого с годами дряхлеют, а прекрасные – расцветают.